ГЛАВНАЯ
БИОГРАФИЯ
ГАЛЕРЕЯ КАРТИН
СОЧИНЕНИЯ
БЛИЗКИЕ
ТВОРЧЕСТВО
ФИЛЬМЫ
МУЗЕИ
КРУПНЫЕ РАБОТЫ
ПУБЛИКАЦИИ
ФОТО
ССЫЛКИ ГРУППА ВКОНТАКТЕ СТАТЬИ

Главная / Публикации / «Шагаловский сборник. Выпуск 4»

А. Юдашкина. «Марк Шагал в Малаховке (1920—1922). Последние годы в России»1

«Москва, окруженная Кремлем. Кремль, окруженный Москвой, Советами. Голод. Вопль Октября.

Я ежедневно езжу в Наркомпрос. Живу в Малаховке. Мне выдают продуктовые пайки»2, — такой Шагал увидел будущую столицу, когда в 1920 г. он, известный художник (а его уже ценят во Франции и Германии, издана монография А. Эфроса и Я. Тугенхольда «Искусство Марка Шагала»), появляется в подмосковном поселке с женой Беллой и дочкой Идой.

Шагал пытается сотрудничать с разными режиссерами московских театров, но реальное дело обретает только в Государственном Еврейском камерном театре. Полный грандиозных творческих замыслов и проектов, художник начинает работать с Алексеем Грановским, директором ГОСЕКТа. «Вот возможность, — писал он, — перевернуть старый еврейский театр с его психологическим натурализмом и фальшивыми бородами. Наконец-то я смогу развернуться и выразить то, что считаю необходимым для возрождения национального театра»3.

У него было мало времени (Шагал закончил оформление за полтора месяца), но замыслив феерию, своеобразный театральный карнавал на своих панно, как будто в них уже было начало игры, он замыкается и в творчестве, и даже в пространстве, не впуская в свою красочную фантазию никого, кроме близких.

«Как я не был занят театром, но не забывал и семью, которая жила в подмосковном поселке Малаховка, — пишет он в книге «Моя жизнь», — чтобы добраться туда, надо было отстоять несколько часов сначала в одной очереди — за билетом, потом в другой — чтобы попасть на перрон.

Толпа напирала со всех сторон, и мне, в моем неизменном пыльнике и широких штанах, приходилось несладко. Молочницы пихали в спину жестяными бидонами, наступали на ноги. Толкались мужики. <...>

Кругом лузгали семечки, шелуха летела мне в лицо и на руки.

Когда же, наконец, к вечеру заледеневший поезд отползал от перрона, прокуренные вагоны оглашались заунывными или разудалыми песнями.

Мне казалось, что вместе со всеми этими дородными бабами и бородатыми мужиками, то и дело крестившимися, я возношусь на небо, пролетая среди берез, сугробов и клубов дыма.

Пустые молочные бидоны, в которых лежали монеты, громыхали, как барабаны.

Наконец поезд останавливался, и я выходил.

И так каждый день.

В темноте я шел через пустые поля. Вот впереди — уж не волк ли?

Точно, волк.

Я останавливаюсь, отступаю, снова нерешительно иду вперед, пока не убеждаюсь, что никакой не волк. Несчастная продрогшая дворняга.

Утром — тем же путем обратно в Москву.

Чуть брезжит рассвет. Лиловеет небо. Кругом равнина на сотни километров. Бодрые березки торчат, как перышки на шляпе»4.

Но что это было за место, куда странным образом привела его судьба?

Творческая аура Малаховки

29 километров отделяли Малаховку от Москвы. В поселок можно было добраться на поезде-тихоходе, который двигался по Московско-Казанской железной дороге со всеми остановками за 53 минуты. Скорее всего, Шагал описывает такие поездки. А на скоростных можно было доехать за 38 минут.

Расположен поселок в долине реки Москвы, на ее левом равнинном берегу, между городами Люберцы и Раменское. Как утверждают ученые, это зона целебного действия широколиственных сосново-еловых лесов. Воздух пропитан смолой, почва песчаная. Дома все деревянные, с открытыми верандами и резными башенками у крыш. Словом, «маленькая Швейцария».

Еще в конце позапрошлого века Малаховка на карте не значилась. Девственными стояли здесь медноствольные сосновые леса купца-суконщика Малахова. (Не от него ли пошло название поселка?) Леса прорезала лишь ниточка Рязанской железной дороги. Она соединила этот уникальный уголок подмосковной природы со столицей в 1865 г.

Считается, что первую дачу в поселке построил в 1885 г. основатель дачного селения, один из первых арендаторов земельных угодий Ф.И. Шпигель. С первого шага пассажира, прибывшего на паровичке из столицы, встречала особая атмосфера дачной жизни: симпатичный сквер с пышными цветниками неподалеку, прямо под кронами сосен шумел веселый рынок — торговцы предлагали ягоды и фрукты, яйца и сметану, всё из окрестных деревень самого отличного качества. Многие продавцы разносили товар прямо по дачам. В жару можно было посидеть на открытой веранде кафетерия Шлезингера, выпить чашечку кофе и кумыс, зайти внутрь. Можно было приобрести необходимые аптекарские и парфюмерные товары. Врачи настоятельно рекомендовали Малаховку вместо Крыма и Кавказа легочным больным. (В том числе известный московский терапевт, профессор Г.А. Захарьин, который был славен искусством диагностики и лечения.) Сосновый лес да еще с песчаной почвой был целителен.

Но не только песок и сосны привлекали сюда дачников. Гордостью подмосковного поселка был Летний театр. Принадлежал он землевладельцу Павлу Алексеевичу Соколову, который был хорошо известен в Москве как любитель театрального искусства.

Первое упоминание о Малаховке театральной было замечено в журнале «Театрал» за 1896 г. Малаховка традиционно считалась любимым местом отдыха актеров московских театров. «В поселке — отличный театр. Красивый, стильный. Его белые колонны так четко и красиво вырисовываются на зеленой лесной декорации... В нем есть что-то строгое, внушительное», — писала «Рампа и жизнь» в 1911 г. На спектакли в Малаховку съезжалась публика со всей Казанской дороги. Зал и артистические уборные освещались электричеством.

Здесь был представлен почти весь театральный репертуар того времени. На сцене выступали известнейшие столичные актеры. Наличие оркестровой ямы и прекрасная акустика позволяли слушать и оперных певцов. Пели Ф.И. Шаляпин, Л.В. Собинов, А.Н. Нежданова. Часто выступали Александр Вертинский, Вера Панина. Танцевала прима-балерина Большого театра Е.В. Гельцер. Говорят, что и знаменитая танцовщица Айседора Дункан не обошла малаховскую сцену. Выступая в последний раз, Ф. Шаляпин оставил на деревянной стене одной из артистических уборных театра автограф: «Ф.И. Шаляпин, 1920 г.».

Сюда, к берегам Малаховского озера, притягивались не простые дачники. В начале XX в. здесь собирались ярчайшие дарования русской интеллигенции того времени: художники братья Васнецовы, братья Коровины, Суриков, Крымов. Поэты и писатели: Маяковский, Есенин, Бунин, Куприн, Андреев, Гиляровский, Брюсов, Бальмонт, Шмелев. Бывали здесь и талантливые деятели театра: драматург Найденов, Южин-Сумбатов, директор Малого театра Немирович-Данченко и иные известные личности.

Писатель, меценат Николай Дмитриевич Телешов и его жена, художница Елена Андреевна (в юности Карзинкина), устраивали в своей усадьбе знаменитые «среды» — литературные встречи, где собирались все именитые дачники и их друзья из Москвы. Традиция проводить «Литературные среды» в нынешнем поселке городского типа Малаховка продолжается и сейчас, в XXI в. Новая публика старается сохранять прежний творческий дух этих встреч.

Летом 2011 г. Малаховка отмечала 100-летие своего Летнего театра (бывшего филиала московского Малого). Сейчас театра нет, он трижды горел, в последний раз — в 1999 г. До сих пор не восстановлен. Но настроение возродить еще живо — представлены три варианта обустройства территории и самого театра, идет сбор средств.

Оформителем в прежнем театре был главный художник императорских театров Константин Коровин. И, по воспоминаниям краеведа А.П. Ловачева, будто бы рисовал для спектаклей и Марк Шагал. Страстная любительница театра, его жена Белла, говорят, тоже играла на сцене малаховского Летнего театра...

Вот в каком месте Шагал провел свои последние годы в России. В этой интеллектуальной среде он мог бы легко жить, даря себя, как он это делал везде, где пребывал и творил — в Витебске, Санкт-Петербурге, Париже. Однако Октябрьский переворот практически стирает эту неповторимую блестящую страницу Малаховки.

«Как жадно они рисовали!»

В стране — война, голод, нищета. Большевики выселяют богатых дачников. А на их место, в их красивые усадьбы привозят детей-сирот, собранных со всей разоренной страны. Так рождается Малаховский детский городок — 16 домов, где жили по 50—100 ребят. Уже потом на базе этого городка создается и отдельная Детская образцовая еврейская колония имени III Интернационала, в которую определяли детей — жертв погромов, не говоривших по-русски, но сохранивших свою культуру и веру. Колония была организована по инициативе Наркома просвещения А.В. Луначарского.

Илья Плоткин, ученик Шагала (потом он станет художником-ретушером в журнале «Советский Союз»), вспоминал, как он из белорусского села Снежатки прибыл сюда жить: «Малаховка встретила нас полной тишиной и запустением. Мы выбрали три дачи, оставленные сбежавшими богатеями. Всё было разбито и разрушено. Словно смерч пронесся по поселку. Нас, маленьких, особенно пугали собаки, сбившиеся в стаи. Помню, один из учителей сказал: «Боже, да ведь это не дворняги, это хозяйские породистые псы»»5.

И вот в этот разваленный Октябрьским переворотом мир приезжает чудесный педагог из Киева Борух Шварцман. «Что я нашел в Малаховке, — рассказывал он, — 125 детей, которые, спасаясь, слетелись в Москву со всех уголков России. Разными путями они попадали в религиозные «школы пожертвования», где учителя лишь заботились о необходимости научить детей соблюдению религиозных обрядов»6.

Всем необходимым дети обеспечивали себя сами: на стадионе и у реки Македонки разбили огороды, высаживали овощи, фрукты, пекли хлеб, выращивали кроликов, кур, ухаживали за коровами. Для колонистов устроили настоящие столярную и швейную мастерские.

«Все было в полном самоуправлении, — вспоминала Анастасия Львовна Горелик, педагог колонии, — главным органом власти являлся Совет колонии, в него входили директор, один-два учителя и дети. У каждого отряда свой командир. Самоуправление было и в экономических делах — продуктами распоряжались сами дети»7.

В колонии установились дружеские отношения между детьми и педагогами. Своих воспитателей колонисты называли по именами или по фамилии, на «ты». Только прибавляли пролетарское слово «товарищ». Педагоги были прекрасные: композитор Юлий Энгель преподавал музыку, автор нескольких книг по эстетике Давид Рейтенберг — еврейский язык и литературу. Шагал живет рядом, в нескольких минутах ходьбы от колонии. Он там бывает, просто приходит пообщаться с детьми. Но придет время, когда он переступит ее порог как учитель.

И вот, случилось... Его художественное оформление ГОСЕТа вызвало волну возмущений театральных критиков. «Зашагалил», по словам А. Эфроса, театр. Мастер остается без дела и без денег.

В «Биографии Марка Шагала» его внучка Мерет Мейер пишет: «Материальное положение художников авангарда, занимающих незначительные посты, внезапно ухудшается, тем более, что «враги» Шагала, Кандинского, Малевича и Родченко входят в состав комиссии, действующей в рамках новой экономической политики, и проявляют себя всё более и более реакционно»8.

Тогда, зимой 1921 г., по приказу А. Луначарского, Шагал получает новое назначение. «Наркомпрос предложил мне учительствовать в детской колонии имени III Интернационала, что находилась у них в Малаховке, — пишет он в книге «Моя жизнь». — Этим сиротам пришлось хлебнуть немало. Все они — беспризорники, битые уголовниками, помнившие блеск ножа, которым зарезали их родителей. Оглушенные свистом пуль, звоном выбитых стекол, никогда не забывшие предсмертных стонов отца и матери.<...>

Дрожа от холода и голода, оборванные, они скитались из города в город на подножках поездов, пока одного из тысячи не подбирали и не отправляли в детдом. <...>

И вот их-то я учил рисованию.

Босоногие, слишком легко одетые, они галдели наперебой, каждый старался перекричать другого, только и слышалось со всех сторон: «Товарищ Шагал! Товарищ Шагал!»

Только глаза их никак не улыбались: не хотели или не могли.

Я полюбил их. Как жадно они рисовали! <...>

Один мальчуган самозабвенно творил без передышки: рисовал, сочинял стихи и музыку.

Другой выстраивал свои работы обдуманно, спокойно, как инженер. Некоторые увлекались абстрактным искусством, приближаясь к Чимабуэ и к витражам старинных соборов»9.

Детей в этой колонии воспитывали нежно и по-отечески. Так тепло они вспоминают годы, проведенные в колонии! Анри Аронов: «Я любил музыкальные уроки Юлия Дмитриевича Энгеля. Мы учили еврейские песни в обработке Энгеля, а также песни Мендельсона и Рубинштейна». В клубе часто проводились концерты, ставились самодеятельные спектакли, в которых участвовал и Марк Шагал.

Бывший колонист Ицик Банк вспоминал о том, что в колонии были частыми гостями писатели и поэты — Лейб Квитко, Давид Гофштейн, Дер Нистер, Иехезкель Добрушин, Липе Резник. Наведывался композитор Мильнер, артисты Еврейского государственного театра Михоэлс, Зускин, Штейман и Пертер. Они собирали воспитанников и пели вместе с ними песню «Давайте, дети вместе...» Ее создал специально для малаховской колонии композитор Юлий Энгель.

Воспитанники часто выезжали в Москву на выставки, посещали практически все спектакли Еврейского государственного театра. У ребят был свой драмкружок. Они ставили пьесы «Соре предков», «У царя Ахашейреш» А ученики Шагала очень любили пленэры, где их «товарищ Шагал» учил радоваться природе, видеть окружающее пространство только в ярких светящихся красках и вообще любить и творить жизнь, как делал это он сам, куда бы ни попадал.

Витебский журналист Аркадий Шульман встречался с Ильей Григорьевичем Плоткиным и не раз писал о нем. Тот много рассказывал ему о Шагале. «Причем так, как будто это было вчера. Есть люди, которые умеют глубоко западать в память. Шагал был именно таким. Он слыл модником, ходил в каких-то изумительных сандалиях на высокой пробковой подошве, все говорили — из Парижа, и любил яркие рубашки. Всегда на нем было надето что-то необычное. Мне шел тринадцатый год. Прорезались какие-то первые чувства к женщинам. Признаюсь, я засматривался на Беллу — жену Марка Захаровича. Мне казалось, что красивее женщины нет на всем белом свете. Я ходил за ней по пятам. Иногда она оглядывалась, замечая меня, и смеялась. Я краснел и убегал. Шагал знал об этом, и иногда, смеясь, хлопал меня по плечу. Вообще он был очень добрый человек. Ребенка ведь не обманешь. И дочь его — Ида — была «столичная штучка». <...> Она одевалась лучше нас, была грамотной, начитанней нас»10.

Маленькая Ида была вместе с детьми, в колонии, где ребят неплохо кормили и хорошо воспитывали. Белла, конечно, старалась быть рядом. Ведь семья Шагалов почти бедствовала.

Поэт Андрей Вознесенский, узнав об этом отрезке жизни Шагалов, так написал о повзрослевшей девочке: «Изысканная, златовласая Ида, в салоне которой собирался «весь Париж» от Андрэ Мальро до мадам Помпиду... Вот, что таилось за тонким вкусом — ее голодное малаховское детство»11.

Марку с Беллой тогда, как писал художник, «отвели комнату, точнее жилую мансарду, в покинутой деревенской усадьбе.

Наша единственная железная кровать была так узка, что к утру тело затекало, на нем оставались рубцы.

Мы нашли козлы, приставили к кровати и немного ее расширили.

Дом хранил запах былых хозяев, тяжелый дух болезни. Везде валялись аптечные пузырьки. <...>

Окна зимой и летом стояли настежь»12.

В детской колонии Марк Захарович работает, как он только умеет — с вдохновением и радостью. «Однажды, — рассказывал Илья Плоткин, — когда нужно было поставить натюрморт, Шагал водрузил на стул чайник ядовито-зеленого цвета, на спинку стула, в качестве фона, повесил ярко-красный лоскут. И спрашивает: «Какой цвет звонче?»13

Так же, как и все педагоги, во время дежурства Шагал следил за чистотой в комнатах детей, порядком на кухне, дисциплиной. На занятиях говорил мало, но часто в знак одобрения похлопывал ребенка по плечу.

В хорошую погоду выводил учеников в парк Плоховое (название и место сохранились), что был рядом, открывая и показывая им цветущую землю.

Никому не нужен...

Шагал, живя неуютно и голодно в Подмосковье, старается сохранять бодрость духа. Часто бывает в Москве, встречается с коллегами, участвует в художественной жизни столицы, выставках, встречах.

Но нищий быт угнетает семью Шагалов, денег нет вообще. Он пытается получить долг за свою «Шагаловскую шкатулку». Но ему за нее так и не заплатят.

«Сижу в приемной Наркомпроса. Терпеливо жду, пока начальник отдела соизволит меня принять.

Я хочу, чтобы мне оплатили панно, сделанное для театра.

Если не по «первой категории», чего без особого труда добивались мои более практичные собратья, то хотя бы по минимуму.

Но начальник мило улыбается и мямлит:

— Да-да... конечно... но, видите ли... смета... подписи... печати... Луначарский... зайдите завтра.

Это длится уже два года.

Наконец я получил. воспаление легких»14.

Шагал в отчаянии: «Хватит, не хочу быть ни учителем, ни директором. Хочу писать картины»15.

Эти безотрадные всплески души постоянно мучают художника. Из Германии, где в 1914 г. оставил свои картины после выставки, он получает письмо от поэта Л. Рубинера: «Ты жив? А говорили, будто тебя убили на фронте. Знаешь ли, что ты тут стал знаменитостью? Твои картины породили экспрессионизм. Они продаются за большие деньги16.

И Шагал решается. Революция, в которую он хотел поверить, как в освобождение, оказалась черной, жесткой рамкой, куда его жизнь уже не вписывалась: «Пять лет подряд в наших душах били фонтаны.

Я похудел. Изголодался. Я хочу видеть вас, Глез, Сандрар, волшебник Пикассо. Я устал. Я приеду к вам с женой и ребенком. Разольюсь среди вас, как река. Европа полюбит меня, и, может быть, вслед за ней и Россия, моя Россия»17.

Отъезд учителя рисования был для всех неожиданным. Он засобирался в Каунас для устройства выставки.

Как пишет Мерет Мейер, «в апреле 1922 года об отъезде Марка Шагала объявляется в прессе. Луначарский достает для него паспорт, коллекционер Каган-Шабшай предоставляет средства на путешествие, а поэт Юргис Балтрушайтис, полномочный представитель Литвы, дает разрешение на провоз его работ с дипломатической почтой в Каунас. К приезду Шагала Клуб писателей за короткий срок организовывает в своем помещении выставку его 65 работ»18.

«Ни царской, ни советской России я не нужен», — писал известный художник, определив свой жизненный выбор. В 1922 г. он уехал из Малаховки, а значит и из России — навсегда. Чтобы воплотить свой талант, обрести славу в Европе и гораздо позже — на Родине. Он не знал, что не вернется.

Так вышло...

В связи с этим печальным событием Илья Плоткин вспоминал: «В одном я должен признаться. Шагал, уезжая, оставил на стене свою неоконченную работу «Хейдерингл». Мальчик пересекает картину по диагонали. Одна нога к другой — под прямым углом. Подмышкой книги. Такая это была работа. Масло с какими-то добавками, отчего краски были очень сочными. Мы эту работу сняли, разорвали на куски и рисовали на этих кусках сами»19.

А я думаю так: может, художник специально оставил этот холст детям? Оставил не на память, а для того, чтобы они уже без него могли рисовать мир так, как он учил? И мир вокруг стал бы добрее?

«Я не уставал восхищаться их рисунками, их вдохновенным лепетом — до тех пор, пока нам не пришлось расстаться.

Что стало с вами, дорогие мои ребята? У меня сжимается сердце, когда я вспоминаю о вас», — писал в своей книге их бывший педагог20.

Возвращенная память

Шли годы, но и колонисты не забывали своего любимого учителя рисования. Когда после его смерти к 100-летию художника Андрей Вознесенский опубликовал в журнале «Огонек» эссе «Гала Шагала», ему написала бывшая воспитанница детской колонии И. Фиалкова. «Хочу сообщить вам о М. Шагале то, что вы, возможно, не знаете, — писала она, — он был учителем рисования. Нас, детей, приобщали к труду и искусству и воспитывали порядочных людей. Шагал относился ко мне тепло. Я дружила с его дочкой Идой. Нас, воспитанников, осталось в живых очень мало, но мы будем помнить нашего дорогого учителя всю жизнь.

К 90-летию М. Шагала, мы, колонисты, послали ему фотографию, где он снят с нами. Он был тронут нашим поздравлением и ответил, что всех нас помнит, что сейчас богат и знатен и никогда не забудет нашей малаховской колонии».

Каждый год 2 мая бывшие малаховские воспитанники собирались на встречи. Ведь для них колония была родным домом, заменила семью. Они вспоминали детские годы, педагогов, воспитателей, которые любили и растили их, скрашивая беспризорное детство, заменили родителей.

Когда-то стены класса в колонии, как пишут местные краеведы, украшали картины Шагала. Спустя годы уже взрослые колонисты, увидев те же работы в фойе Еврейского государственного театра, были очень удивлены. И конечно, обрадовались, будто встретили снова своего прежнего «товарища Шагала».

Малаховка. Памятный знак М. Шагалу. Автор — А. Слепов

А как бы они теперь обратились к нему, если бы увиделись, — размышляла я, придумывая наш творческий проект, посвященный 125-летию художника, его празднику на Малаховской земле? «Бонжур, товарищ Шагал!» Сомнений не было — с ним согласились все устроители юбилея в Малаховке.

Почти год велся поиск места, где жил Шагал. Истина открылась лишь после появления в местном музее истории и культуры документа из Государственного архива Российской Федерации. Это анкета Марка Захаровича Шагала, как сотрудника Народного Комиссариата по просвещению, заполненная его собственной рукой 1 мая 1920 г. В графе под № 21 о подробном адресе он написал: «Малаховка, Каз. ж. д. дача Соколова»21.

Итак, адрес почти уточнен — это дом № 14 по улице Республиканской. Известный дом Брауна, с колоннами и фонтаном. Даже кое-что сохранилось! Это было бы чудом! Хотя сейчас эта версия уже обретает реальность...

Мистика иная. Шагал любил ее проявления и был прав: прежде улица Республиканская именовалась Покровским проспектом. Итак, с витебской Покровки в 1920 г. Шагал попадает в Покровку малаховскую.

В дни юбилея художника, с 6 по 8 июля 2012 г., в подмосковной Малаховке проходит первый большой Шагаловский Праздник! Здесь — выставка рисунков юных художников из Витебска, Москвы, Малаховки «Учителю — к Юбилею». Известный искусствовед, шагаловед Н.В. Апчинская читает гостям лекцию «Шагал — еврейский художник», а во дворе местного еврейского общинного центра является первый в России памятный знак Мастеру «Крылатая палитра» работы витебского скульптора Александра Слепова. Он выполнен из металла: синие крылья, солнечно-желтая палитра с пятнами красок. В центре — маленькая, будто детская картинка, любимая тема Шагала — лестница Иакова поднимается над старенькой крышей то ли витебского, то ли малаховского приземистого домика к сияющей алой звезде. Рядом две крылатые фигурки — то ли ангелы, то ли шагаловские феи — Белла и его дочка Ида... Внизу, под знаком, на табличке надпись:

«К 125-летию Марка Шагала (1887—1985)
С 1920 по 1922 год великий
художник XX века жил и работал
в Малаховке, обучая в колонии
имени III Интернационала
изобразительному искусству
детей-сирот».

Примечания

1. Доклад был прочитан на XXV Международных Шагаловских чтениях в Витебске 26 июня 2015 г.

2. Марк Шагал. Мой мир: Первая автобиография Шагала. Воспоминания. Интервью. Ред.-сост. Б. Харшав. Под науч. ред. Я. Брука. Пер. с англ. Д. Веденяпина. М., 2009. С. 96.

3. Шагал М. Моя жизнь. Перевод с французского Н.С. Мавлевич. Послесловие, комментарии Н.В. Апчинской. М.: Эллис Лак, 1994. С. 162.

4. Там же. С. 166—167.

5. Коновалова С. В лабиринте краеведения. Малаховка, 2006. С. 57.

6. Там же. С. 67.

7. Там же. С. 69.

8. Мейер М. Биография Марка Шагала // Мишпоха (Витебск). 2000. № 8. С. 53.

9. Шагал М. Моя жизнь. С. 168—169.

10. Шульман А. В одном купе с Шагалом // Мишпоха (Витебск). 2002. № 11. С. 70.

11. Ковалев Ю. // Известия. 1987. 7 июля.

12. Шагал М. Моя жизнь. С. 170.

13. Рапопорт А. «Третий интернационал» в Малаховке // Лехаим. 2005. № 1. С. 39.

14. Шагал М. Моя жизнь. С. 170.

15. Марк Шагал. Мой мир: Первая автобиография Шагала. С. 102.

16. Шагал М. Моя жизнь. С. 171.

17. Марк Шагал. Мой мир: Первая автобиография Шагала. С. 102.

18. Мейер М. Биография Марка Шагала. С. 53.

19. Шульман А. В одном купе с Шагалом. С. 70.

20. Шагал М. Моя жизнь. С. 169.

21. ГАРФ, ф. 2306, оп. 63, д. 402, л. 1.

  Яндекс.Метрика Главная Контакты Гостевая книга Карта сайта

© 2024 Марк Шагал (Marc Chagall)
При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна.